Иван Бузыцков.
Флаг над заставой
Два дня из огненных 1418 дней... Никогда не сгладятся в памяти события 21 и 22 июня 1941 года, хотя каждый из остальных 1416 дней войны памятен тоже своими зарубками в сердце...
Но те первые дни — особые. Насмерть бился личный состав 5-й заставы 25-го Кагульского пограничного отряда с прорвавшимся через границу врагом.
Я в ту пору командовал пулеметным отделением и вместе со своими друзьями-пулеметчиками не один раз за 48 часов отражал яростные попытки врага форсировать Прут.
...Смертоносный артиллерийский и минометный шквал с беспощадной жестокостью сметал с лица земли все живое. Казалось, это последний налет, после которого едва ли возможно организованное сопротивление на нашем «сухом пятачке». Несколькими снарядами снесло часть крыши казармы. Флаг, почти год гордо реявший над заставой, изрешеченный осколками снарядов, склонился и упал.
— Эх, не уберегли! — с сожалением произнес военком комендатуры старший политрук Бойко, когда увидел через амбразуру дзота, как падает флаг. Наскоро сменив повязку на раненой ноге, он вышел из душного, заполненного едким пороховым дымом и паром пулеметного дзота. В дверях столкнулся со старшим лейтенантом Тужловым и ефрейтором Александром Путятиным.
— Товарищ старший политрук, сбит флаг заставы, — доложил взволнованный Тужлов.
— Вижу, Василий Михайлович, вижу!
— Вот ефрейтор Путятин и пограничник Шарафутдинов просят разрешения снова поставить флаг на место. Я считаю, это нужно сделать.
Ефрейтор Путятин выступил вперед. Вся его невысокая, худощавая фигура и смуглое лицо были покрыты пылью и копотью.
— Разрешите, товарищ старший политрук, мне с Шарафутдиновым... Я этот флаг поднял в 1940 году, когда мы первыми пришли сюда. Мы с Шакиром моментально водрузим его на место. Пусть враг поймет, что застава не покорится!
— Хорошо, действуйте, но только осторожнее.
— Есть действовать! — отчеканил ефрейтор.
Пограничники ползком преодолели открытую поляну, пересекли двор заставы и скрылись в подъезде казармы. На площадке второго, последнего этажа они остановились. По стенам и крыше дробно барабанили пули. Через небольшое круглое окно с выбитыми стеклами им хорошо были видны двор заставы и подступы к зданию с тыльной стороны. Оставив товарища на лестничной площадке, ефрейтор Путятин по узкой металлической лестнице влез на чердак.
Работал он быстро, сноровисто. Все готово. Разогнулся, рукавом гимнастерки вытер вспотевшее лицо, прислушался к шуму боя. По-прежнему, не умолкая ни на минуту, в районе заставы рвались снаряды, с той и другой стороны строчили пулеметы, хлопали винтовочные выстрелы. Александр решительно шагнул вперед, встал на «плечо» дымохода и, продев флаг сквозь пролом, высоко поднял его над крышей. Полотнище встрепенулось, расправилось. Переливаясь, заполыхало на ветру.
Через минуту над заставой от окопа к окопу, от дзота к дзоту неслось дружное, громкое «Ур-р-р-а-а! У-р-р-а-а!».
Пули опять засвистели и зажужжали вокруг флага. Путятин уже собрался было спуститься вниз, но резкий толчок в плечо заставил его вздрогнуть. Рука безжизненно повисла. Из-под обшлага гимнастерки потекли ручейки горячей крови. Он опустился на колени и, превозмогая боль, подполз к люку, крикнул:
— Шакир, помоги слезть!
Через несколько минут рядом выросла атлетическая фигура пограничника Шарафутдинова. Подхватив могучими руками раненого Путятина и две винтовки, он с минуту зорко осматривался вокруг, потом решительно спустился на землю и быстро пошел через двор заставы к калитке.
Застава, оборонявшаяся на небольшом «сухом пятачке», окруженная со всех сторон болотом, зарослями камыша и кустарников, в окопах, наполовину залитых подпочвенной водой, и таким образом лишенная возможности даже небольшого маневра, несла значительные потери. Погибли пограничники Хомов и Старков. Были ранены старший политрук Бойко и Александр Исаев, ефрейтор Филиппов, пограничники Садыков, Ворона.
В этот день во время сильного артиллерийского и минометного обстрела заставы осколок вражеского снаряда не обошел и меня. Он впился в предплечье правой руки. Теперь вся надежда осталась на левую руку.
Во второй половине дня 23 июня противнику снова удалось занять шоссейный мост через Прут, продвинуться вдоль железной дороги в тыл и захватить Зеленую рощу. Кроме того, на правом фланге участка заставы, примерно в районе стыка с 4-й заставой, там, где Прут большой дугой врезается в нашу сторону и подходит к подошве хребта, крупное пехотное подразделение противника, сбив небольшой пограничный заслон и форсировав реку, стало наступать в направлении станции Прут.
На этот раз для всех пограничников, действовавших в районе заставы, сложилась крайне неблагоприятная обстановка. Создалась реальная угроза окружения. Между тем горстка пограничников заставы, многие из которых были ранены, контужены, измотаны двухдневным беспрерывным боем, но верны воинской присяге, продолжала самоотверженно защищать священный рубеж своей Родины.
Откровенно, с полной убежденностью скажу, что никто из нас об отступлении со своего «сухого пятачка» и не думал. Наоборот, мы ожидали, когда подкрепление подойдет сюда, к нам. С пехотой противника мы воевали вполне уверенно, и она была нам уже не страшна, а вот артиллерия и минометы очень сильно портили нам настроение, и большинство потерь мы несли от их огня.
Снова сильный минометный и артиллерийский налет. В расположении заставы беспрерывно, один за другим, взметая вверх темные столбы, рвутся снаряды, мины, надсадно клокочут вражеские пулеметы. Личный состав заставы укрылся, кто где мог: одни остались сидеть в полуразрушенных дзотах, другие — в окопах и ходах сообщения, а мои расчеты — в пулеметном дзоте и окопах, отрытых прямо в насыпи шоссейной дороги. В одном из этих окопов сижу и я. В нашем расположении падают и рвутся с треском снаряды — один, второй, третий... С трудом поднимаю отяжелевшую голову. Сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, вижу, как поднимаются ввысь столбы разрывов. Мгновенно возникла тревожная мысль: неужели оглох? Вяло трясу отяжелевшей головой — тишина! Кисти рук окровавлены, левая нога налита свинцом и совершенно бездействует. Осматриваюсь по сторонам, пытаюсь понять, что произошло. Ползу ближе к зданиям заставы с надеждой встретить здесь товарищей, укрывшихся в окопах, щелях и колдобинах от артиллерийского и минометного огня. Неожиданно кто-то обхватил меня сзади под руки и молча потащил. От боли я потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел склонившегося надо мной пограничника Младенцева, который пригоршнями лил мне на голову окопную воду. Я силился понять, что он говорит, но ничего не слышал, мотал головой и тоже что-то пытался говорить. Он улыбался и согласно кивал головой.

* * *

К исходу дня 23 июня к границе подошли и развернулись на юго-западных скатах Лысого хребта главные силы 108-го кавалерийского полка Красной Армии под командованием подполковника Васильева. Полковая артиллерия немедленно открыла огонь по пунктам сосредоточения войск противника в Богданештах, Фалчиу и по боевым порядкам его передовых подразделений, снова захвативших небольшие плацдармы в районах железнодорожного и шоссейного мостов через Прут.
Теперь бой шел почти на всем трехкилометровом пространстве, простирающемся от железнодорожного моста до расположения заставы и шоссейного моста через Прут. Пограничники, действуя небольшими группами, с трудом сдерживали бешеный натиск фашистских войск.
С наступлением темноты по приказу командования подразделения пограничников под прикрытием артиллерийского огня батареи старшего лейтенанта Ф. А. Герасимова стали с боем организованно отходить в тыл на рубеж боевых порядков передовых подразделений Красной Армии, развернувшихся на северо-восточных склонах возвышенности в районе Стояновки.
Обстановка осложнилась. Захватив мосты, противник мог в течение ночи перебросить через Прут на нашу сторону не только пехоту, но и кавалерию, артиллерию и танки, а с рассветом атаковать еще редкие и недостаточно укрепившиеся подразделения Красной Армии. Надо было во что бы то ни стало уничтожить мосты через Прут.
Началась срочная подготовка к боевой операции. Капитан Василий Федорович Агарков, высокий, немного сутуловатый, с посеревшим от усталости мужественным лицом, обходил строй пограничников, проверял их оружие, снаряжение, внимательно всматривался в воспаленные глаза, осунувшиеся и усталые лица бойцов. Многие из них были ранены.
Закончив проверку, обращаясь к бойцам и командирам, он сказал:
— Перед вами, товарищи, поставлена важная и трудная задача — уничтожить, взорвать железнодорожный и шоссейный мосты через Прут. Мосты заняты фашистскими подразделениями. Поэтому вряд ли удастся пройти к ним незамеченными. Местность вы знаете хорошо, однако действовать нужно осторожно, сноровисто и решительно. Там, где можно, старайтесь обойтись без стрельбы, смелее пускайте в ход штыки и приклады. Опыт в этом деле у вас уже есть. Желаю успеха!
Поздний вечер, небо затянули тяжелые тучи, стал накрапывать дождь. На северо-востоке сверкали молнии, доносились далекие раскаты грома.
Подготовленные боевые группы вышли на свои исходные позиции.
Группа Бойко и Дутова, удачно используя заболоченные густые заросли вдоль Прута, незамеченной подобралась к шоссейному. мосту с правого фланга. Цель была близка. Именно здесь предстояло выполнить самую трудную задачу — бесшумно снять охрану моста, заминировать его и взорвать. Действовать «в лоб» нельзя, так как мост с левого, советского берега усиленно охранялся. Командиры приняли решение провести операцию с противоположного берега. Для выполнения этой задачи выделили энергичного и смелого ефрейтора Александра Петунина, который хорошо знал всю обстановку, мост и прилегающую к нему местность, ефрейтора Павла Соснина и пограничника Николаи Младенцева.
Смельчаки, усвоив поставленную перед ними задачу, отправились вплавь на противоположный берег Прута. Плыть им было тяжело. Намокшее обмундирование, оружие и боеприпасы тянули вниз, а быстрое течение реки уносило все ближе и ближе к мосту. Наконец Александр, самый высокий, коснулся ногами дна реки, подал руку и подтянул к себе плывшего за ним Младенцева. Тут же к ним подплыл и Соснин.
Стоя по грудь в воде, друзья пристально всматривались в правый берег, возвышавшийся отвесной стеной. Где-то там, наверху, среди ветхих избушек, расположен пулеметный дот, из которого фашисты поливали заставу свинцовым дождем. В, проблесках слабого лунного света, еле пробивавшегося сквозь плотную завесу дождевых туч, маячили острые макушки высоких прибрежных пирамидальных тополей и фермы моста. Бредя по грудь в воде вдоль обрывистого берега, пограничники с большой, осторожностью подошли к прибрежной мостовой опоре, осмотрели и ощупали ее со всех сторон, потом начали осторожно подниматься вверх. Каждый метр движения по скользким от дождя вертикальным сваям, лежням и распоркам давался им с большим трудом. Израненные руки и ноги повиновались плохо. Преодолев последние метры пути, под самым настилом моста друзья остановились, чтобы собраться с силами, наметить план дальнейших действий. Но не успели они как следует отдышаться, как до их слуха донесся топот. С каждой секундой он все нарастал... Бойцы насторожились. Вот уже отчетливо стали слышны голоса команд и легкий кашель.
— Неужели обнаружили нас? Вот влипли! — беспокойно сказал Павел Соснин.
— Обожди, Паша, не каркай раньше времени, слышишь, топают мимо, наверно, жмут к железнодорожному мосту, там идет сильная перестрелка, — спокойно ответил Петунии.
Топот быстро удалялся и вскоре затих. Все облегченно вздохнули.
Петунии первым поднялся на край моста, за ним вылезли остальные. Осмотрелись. Охраны не было, постовая будка пуста, даже телефон снят. Прижимаясь к сырому деревянному настилу, бойцы осторожно поползли вдоль перил к своему, советскому берегу; Вот настил моста кончился, и сразу под животами, коленями и локтями захлюпала жидкая грязь. Впереди обозначился высокий бруствер знакомого хомовского окопа. Пограничники осторожно подползли ближе к нему. На площадке стоял ручной пулемет, ствол его был направлен в советскую сторону. В глубине просторного окопа блестели мокрые каски фашистов. Медлить было нельзя...

* * *

По приказу старшего политрука лейтенант Дутов с сержантом Тимушевым немедленно организовали оборону моста с обеих сторон, а минеры сержанта Сибирцева приступили к закладке зарядов под опоры моста.
Через полтора-два часа две первые опоры моста были заминированы. Все отошли в безопасное место, выбранное под обрывистым берегом Прута. Стоя в воде среди камышей, все ожидали команды на взрыв.
Положив руку на плечо рядом стоявшего Сибирцева, Дутов тихо сказал:
— Ну, сержант, крутни свою адскую машину!
Бойцы с нарастающим волнением ждали взрыва. Секунды казались минутами, у всех в мыслях одно: вдруг не сработает?
Внезапно громыхнул секущий взрыв, вслед за ним глухой раскат и темный отблеск огня. От мощного толчка под ногами содрогнулась земля, и гулкое эхо пронеслось над Прутской низиной. По воде, прибрежным зарослям зашлепали падающие комья земли, камни и деревянные обломки ферм моста.
Взрыв моста для противника был настолько неожиданным и ошеломляющим, что на протяжении получаса в его стане стояла тишина. Потом предутреннюю тьму распороли взметнувшиеся ввысь десятки осветительных ракет, и тут же надсадно заклокотали тяжелые пулеметы. Били они наобум, в основном по взорванному мосту и подступам к нему. Но было уже поздно. Боевая группа вышла из зоны досягаемости вражеского огня. Незамеченной миновала боевые порядки противника и вышла на скаты Лысого хребта, на рубеж расположения своих войск.
Перед вечером 25 июня Стояновская группа приступила к выполнению боевого задания по взрыву железнодорожного моста. Несомненно, и старшие командиры, снова отправлявшие эту группу, и командиры Тужлов, Нестеров, Бархатов, Луценко хорошо понимали, что на этот раз им предстоит действовать в еще более сложных условиях, так как после взрыва шоссейного моста противник примет срочные меры к более надежной охране железнодорожного моста.
Пока боевая группа выходила в исходное положение, наша артиллерия вела огонь по железнодорожному мосту и подступам к нему.
Атаки фашистов становились все более яростными и ожесточенными. Однако после мощного огня наших артиллерийских и минометных батарей по его боевым порядкам подошедшая Стояновская боевая группа вместе с подразделениями 108-го кавполка устремилась в атаку, выбила противника с занимаемой позиции, захватила инициативу и стала теснить его к железнодорожному мосту.
Стемнело. Сопротивление врага на флангах ослабело, однако по линии железнодорожной насыпи бой шел с прежней силой и, чем ближе подразделения подходили к мосту, становился все ожесточеннее.
Вот и мост. Пробиться к нему с ходу невозможно. Из окопа, в котором утром 22 июня мужественно оборонялись красноармейцы Николай Карташов и Курман-бай Садыков, сейчас строчил фашистский тяжелый пулемет, а с флангов из-под самого моста били ручные пулеметы. Учитывая сложившуюся обстановку, Тужлов приказал сержанту Василию Михалькову и заместителю политрука Сергею Калинину с группой бойцов ефрейтора Алексеева, пограничниками Черновым, Журавлевым, Овсянниковым, Костиным, Теленковым, Бабенко и Денисовым уничтожить вражеский пулемет, занять окоп, закрепиться в нем и дать красную ракету — общий сигнал для атаки на мост.
Отлично зная условия местности, Михальков и Калинин повели своих товарищей вдоль скатов высокой железнодорожной насыпи прямо на пулемет, прикрываясь от его огня «зоной непростреливаемого пространства», продвигаясь только согнувшись. Вот и пулемет врага! До него не более 30–40 метров, но эти метры могут стоить жизни. Он то короткими, то длинными очередями надсадно бил вслепую по прилегающей местности, особенно вдоль насыпи железнодорожного полотна. Ему вторили легкие пулеметы на флангах. Михальков и Калинин подготовили гранаты. Улучив момент, когда пулемет затих, они одновременно бросили в окоп по две гранаты. Взрыв, второй, третий. Как только взорвалась четвертая граната, по команде Михалькова «Вперед!» бойцы бросились к окопу. Через минуту прислуга пулемета была уничтожена, окоп захвачен.
— Ракету, быстрее ракету! — крикнул Михальков Теленкову.
Ввысь взвилась красная ракета, справа и слева застрочили пулеметы, часто захлопали винтовочные выстрелы, раздались взрывы гранат. Группы Тужлова, Бархатова, Луценко, Нестерова, действуя с флангов, вышли к реке и стали успешно продвигаться к мосту. После непродолжительной ночной рукопашной схватки у предмостья враг был выбит с предмостового «пятачка».
Минеры немедленно приступили к закладке зарядов под верхнюю часть прибрежной опоры. Несмотря на сильный пулеметный и артиллерийский огонь противника, гибель многих товарищей, они быстро справились со своей задачей. Через час мощный взрыв потряс землю, и тут же первый пролет моста со скрежетом рухнул вниз.
Брезжил рассвет. С сознанием честно выполненного приказа Стояновская боевая группа начала организованный отход в тыл к споим. На полпути она встретила сильный заслон противника. В течение всего дня 26 июня пришлось в окружении вести огневой бой и отражать атаки превосходящих сил врага. Только с наступлением темноты, используя труднопроходимые участки болотистой местности, группа сумела найти брешь в боевых порядках противника и, унося с собой погибших и раненых товарищей, вырваться из кольца окружения, сохранив организованность, дисциплину и боевой дух.
В ходе этой трудной операции Стояновская группа понесла большие потери. Погибли ефрейтор Шеин, пограничники Тихий, Вихрев, Фиактистов, Костин, Родионов, Данилов, старший лейтенант Нестеров и политрук Бархатов из 108-го кавполка, пятнадцать красноармейцев, имена которых остались неизвестными. Многие были ранены, в том числе пулеметчик Алексеев, заместитель политрука Сергей Калинин, старший лейтенант Тужлов.
Это была последняя боевая операция, последний бой пограничников 5-й, 4-й и резервной застав 1-й комендатуры 25-го Кагульского пограничного отряда на вверенном им для охраны и обороны участке государственной границы.
По официальным данным, за время боев на этом участке границы совместно с подразделениями 108-го кавполка пограничники уничтожили более тысячи солдат и офицеров противника.